Алексей Гончаров
http://tekct.ru

Часть 1

    На окраине столицы Кирандии, недалеко от королевского дворца, на опушке леса, высилась огромная куча мусора. Сюда жители Кирандии приносили все ненужное, или то, что они не могли продать приезжающим на остров путешественникам. Эта куча никогда не уменьшалась, а только росла. Брендон старался ее не замечать. Убрать этот мусор конечно было можно, но была на свалке одна вещь, к которой никто не захотел бы прикасаться. Среди хлама торчала потрескавшаяся каменная статуя. Старик с искаженным лицом застыл в неудобной и нелепой позе. Одетый в кафтан шута, он производил странное впечатление, и было совершенно непонятно, зачем скульптору понадобилось запечатлеть его в таком виде. Но жители Кирандии не любили подходить к этой статуе, потому что знали, что никакого скульптора не существовало. Изваяние было когда-то придворным шутом по имени Малколм, злобным магом, превращенным в камень при помощи волшебного амулета, который вовремя подложил ему Брендон. Только после победы над Малколмом в Кирандии наступил покой и порядок.
    Одна из молний ударила прямо в статую. Обитатели дворца услышали еще один раскат грома и не догадывались, что он знаменует начало новой эпохи в жизни их страны.
    Камень статуи медленно превращался в человеческую плоть. Действие чар проходило. Фигура пошевелилась, а потом человек сделал несколько неуверенных шагов, спотыкаясь о хлам.
    — Я живой! — воскликнул Малколм, еще не веря в свое освобождение.
    Он был так удивлен, что не обращал внимание на дождь. Его наполовину седые кудри намокли и свисали вниз неопрятными косичками.
    Малколм какое-то время стоял на месте, оглядываясь. Затем вспомнил, как его превратили в каменное изваяние, и скривился.
    «С возвращением!» — вдруг послышался насмешливый голос.
    Малколм оглянулся. Вокруг никого.
    — Кто здесь? — спросил шут.
    «Это я, твой Внутренний Голос», — хмыкнул некто.
    — Внутренний голос?
    «Да! И зовут меня Гансер, если всю память не отшибло».
    — Гансер! — рассмеялся Малколм. — Я и вправду забыл о тебе.
    «Неудивительно! Ты долго был камнем. По-моему, с тобой поступили несправедливо!»
    — Кирандия еще узнает, что такое гнев шута! — злобно пробормотал Малколм и двинулся прочь от свалки.
    Над столицей уже царила ночь, когда Малколм появился на своей улице.
    Он постоял немного перед своим домом, не решаясь войти. На темной улице никого не было. Только доносился слабый, но легко узнаваемый запах — в соседнем доме все также располагался склад горчицы.
    Тогда Малколм пошарил рукой по стене, вытащил старый гвоздь, который уже совсем не держался в дереве, открыл им замок и пробрался внутрь, стараясь не очень шуметь. Пройти в свою комнату он мог только через цех магических игрушек. Когда-то здесь было шумно и весело. Сейчас — жутковато и тихо, только луна слабо светила в окно. В воздухе витал запах сырости. Где-то под полом раздавалось едва слышное журчание — в подземелье протекала пещерная река. Посередине цеха стояла машина для изготовления игрушек. Достаточно бросить в нее полено, чтобы получилась какая-нибудь забавная безделица. Детвора очень любила такие игрушки, но с тех пор, как Малколм исчез, никто, видимо, изготовлением игрушек не занимался.
    Малколм нашел на полу подходящий кусок дерева, бросил его в широкий раструб, а затем нажал большую зеленую кнопку. Машина заурчала и наружу выпал деревянный солдатик, который умел забавно маршировать. Малколм поставил его на пол, понаблюдал за ним какое-то время, а когда ему это надоело, он прошел на свою половину.
    Здесь царил еще больший беспорядок, чем на фабрике. Паукам, видимо, понравилось брошенное жилище, и они решили сделать его своим. К тому же Малколм никогда не испытывал любви к порядку. Но теперь он радовался брошенным вещам. Покопавшись в хламе, он извлек на свет свой старый шутовской жезл. С ним Малколм чувствовал себя увереннее. Если пощекотать кого-нибудь кисточками жезла, то человек тут же становился добрее, даже у самых угрюмых появлялось (на кроткое время) чувство юмора, и люди не обижались на проделки шута. Это жезл хорошо подходил для праздников, в которых Малколм всегда принимал участие.
    Отдохнув, шут вышел их дома. Ему захотелось осмотреть столицу. Он не знал, сколько времени пробыл статуей и сильно ли все изменилось. Темнота ему не мешала, он хорошо видел в полумраке. Но далеко уйти ему не удалось. Как только он свернул за очередной поворот, на него бросился человек. В последний момент Малколм узнал Германа. Тот, видимо, сделал неплохую карьеру. Он был лесничим, а теперь, судя по значку, превратился в шерифа.
    — Ага, попался, — злобно прошипел Герман. — Ожил, гад…
    У бывшего лесника имелись все основания ненавидеть шута, потому что Малколм обожал дразнить и пугать белок в лесу, а когда бывал в дурном настроении, то, пользуясь своей магической силой, еще и взрывал деревья.
    Герман доставил шута ко дворцу, но внутрь заводить не стал, а вместо этого позвонил в колокольчик. Брендон и Каллак вышли наружу.
    — Мало того, что ты убил короля и королеву, ты имеешь наглость оставаться здесь, в Кирандии, — возмущенно сказал Брендон.
    — Мы не казнили тебя только потому, что никто не видел, как ты это сделал, — добавил Каллак.
    — Превращение в камень мало чем отличается от смерти, — заметил Малколм.
    — Лучше бы тебе оставаться в тюрьме, — проворчал Каллак, отводя глаза.
    — Лучше бы ТЕБЕ туда попасть, — злобно ответил Малколм.
    — У нас нет времени говорить с ним, — поморщился Брендон. — Герман, отправьте его... Сами знаете куда.
    Суда в Кирандии не было (впрочем, и серьезных преступлений тоже) и наказание провинившимся определяли на глазок: кого отправляли в каменоломни, кого — стричь кусты. Вакансии были и на галерах. Малколм попал в обычную тюрьму.
    — Ты должен сшить сто салфеток, прежде чем тебя отпустят, — сказала утром надзирательница. Голос у нее был смешной и шепелявый. — Вот твоя швейная машинка, и не вздумай лениться.
    Она постояла, подождала, наблюдая, как Малколм сделал свою первую салфетку, а потом ей это, видимо, надоело, и она ушла.
    Как только Малколм увидел, что за ним не наблюдают, он подскочил к окну и убедился, что его можно открыть. Размотав рулон ткани, он привязал один конец к каминной решетке. Выбросил рулон в окно и соскользнул по ткани вниз.
    — Хрен вам, а не салфетки! — крикнул он напоследок, прежде чем скрыться в зарослях орешника.
    Хотя дело было, конечно, не в салфетках. Просто Малколм ненавидел всякую несвободу.
    Но теперь он оказался вне закона. Такие уж в Кирандии были правила. Малколм понимал, что если Герман поймает его еще раз, то уже не отведет к королю, а сразу отправит на галеру или в каменоломни, — а удрать оттуда значительно сложней, да и работа там будет уже не такая легкая.
    — Мог бы предупредить меня, — проворчал Малколм в пустоту.
    «Как я мог знать, что у этого Германа на уме, — сразу отозвался Гансер. — Да ты не всегда ко мне прислушиваешься».
    — Ну и что мне теперь делать?
    «Лучше не появляться в людных местах», — подсказал Гансер.
    Малколм не ответил. Все и так было очевидно. Одним из хороших безлюдных мест оказалось кладбище. Малколм бродил среди могил, и вдруг, повинуясь внезапному чувству, сорвал несколько цветов и положил на могилу королевы. Над могильным камнем задрожал воздух, и шут ясно различил силуэт Катерины. Призрак королевы выглядел так естественно, что Малколм даже усомнился, что это призрак. Бывшая королева обратилась к шуту.
    — Спасибо за цветы… Сюда редко приходят люди. Малколм, ты должен доказать правду. Нельзя все так оставлять.
    — Мне все равно никто не поверит, — горько заметил Малколм.
    — Не надо сдаваться, — голос Катерины звучал едва слышно. — Надо найти выход. И еще, не сердись на отца. Это моя просьба. И не доверяй Гансеру.
    Отцом Катерины был Каллак.
    Призрак растаял в темном воздухе. Малколм просидел на краю плоского камня весь вечер и всю ночь, а когда на востоке начало светлеть небо, вздохнул, встал и отправился в город.
    За время своего недолгого пребывания в столице он успел заметить, что в столицу прибыла цирковая команда. Выйдя на пристань, шут попробовал проникнуть на цирковой корабль, но его не пустили.
    На пустынной лужайке разминался мим. Он, видимо, готовился к очередному представлению, и работал так сосредоточенно, что не обратил внимания на шута, который наблюдал за ним из-за кустов.
    «Интересно, что будет делать мим, если обнаружит в кармане рыбу?» — философским тоном заметил Гансер.
    — Пойдет в баню, что же еще, — прошептал Малколм. — А что, это идея!
    Малколм знал, о какой рыбе идет речь. В реках Кирандии в изобилии водились угри — маленькие, верткие и остро пахнущие. Поймать такую рыбку совсем несложно: угри кидались на любую приманку.
    Подбросить что-нибудь в карман миму, когда тот не спит и не пьян, не так-то просто, но если ты работаешь шутом в волшебной стране, то рано или поздно выучишь несколько трюков. А подбрасывание рыбы в карман — простейший магический трюк, которым в Кирандии владели даже дети. Мим очень удивился, обнаружив у себя в кармане дохлую рыбешку, и ему ничего не оставалось делать, как отправиться в баню. Там его черный костюм неожиданно исчез.
    В костюме мима Малколму удалось пройти на цирковой корабль, а уж спрятаться в трюме после всего этого оказалось совсем просто. Оставалось только дождаться отправления. Малколму было все равно, куда пойдет корабль — лишь бы подальше от Кирандии.